НИКОЛАЙ КОЛЯДА
Пьеса в двух действиях.
г. Екатеринбург
1997 год
Действующие лица:
АЛЕКСЕЙ — 40 лет
АНТОНИНА, его жена — 40 лет
РАИСА — 40 лет
ИВАН СОЛОВЬЁВ, или “СОЛОВЕЙ” — 40 лет
ЛАУРА — 20 лет
ОФИЦИАНТ — 25 лет
ГАИШНИК — 20 лет
ЗЕМЛЕМЕР — 40 лет
Двухэтажный старый купеческий дом у дороги. Наши дни.
ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ
Первая картина.
Город разделён рекой: половина домов на одной стороне, половина на другой, а между ними — большой железный мост. На выезде из города к мосту у дороги стоит старый купеческий дом: первый этаж каменный, второй — деревянный. Мимо дома едут машины, везут мусор на помойку — через мост и реку далеко за город, за гору, за лес, к горизонту. Весна. Проезжающие машины падают в скрытую водой яму, что у самых окон. Проедет машина, столб грязной воды поднимется на дом, течёт грязюка по окнам. Проходит пять минут и снова то же. К дому провода тянутся, как плюс и минус, как хвосты ласточек, которых тут полно, как две линии, с неба идущие. Будто держится дом в воздухе благодаря этим ниточкам, болтается на них. Или это две струны натянулись, вытаскивают дом из пропасти, вот-вот лопнут, а он стук да стук по земле. А может, это чёрные стрелы с синего неба в дом вонзились. На первом этаже висит вывеска, обляпанная грязью: “Городская библиотека № 2”. Десять окон первого этажа закрыты деревянными ставнями, на каждом окне железяка-клямка — поперёк с навесным замком. Побелённая штукатурка теперь чёрная стала. Первый этаж пустой, брошенный. Переехали недавно оттуда библиотечные работники, кинули во дворе какие-то книги, в самой библиотеке крысы бегают, кошки. К первому этажу слева спускаются девять ступенек вниз, в землю вгрызаются. Деревянные стены второго этажа, наличники, резьба и окна были когда-то синие. На второй этаж ведёт скрипучая лестница, встроенная в дом со стороны реки. Балкон полусгнивший на мост смотрит. В огороде картошка посажена недавно. Там туалет покошенный стоит. За огородом река, дальше за рекой сосновый лес на горе, в лесу парк культуры и колесо вертится, а за колесом — снова торчат дома многоэтажные. По огороду к реке ведёт тропинка. Она упирается в старые, прогнившие мостки, которые над водой нависли. Слева от дома берёза — толстая, почерневшая. Возле неё банка стоит, в банку березовый сок капает. На березе первые листочки. Туча ворон летает, каркает, орёт, на крышу садится, на берёзу. Ласточки щебечут, строят домики у стрехи второго этажа, залепили всё гнёздышками. За забором справа сад, в нём разрушенная деревянная беседка, деревьев там нет, только пеньки. У забора колонка для воды, выкрашенная красной краской. Из колонки, не останавливаясь, бежит сильной струёй вода, по огороду течёт и в речку. На заборе объявления, ветер их треплет. Издалека по дороге, от моста к дому, идёт землемер: человек с деревянным треугольником-метром. Идёт, песни поёт, а вороны над ним кружат.
На втором этаже дома люди живут. Тут пять комнат. Три комнаты пустуют, двери на амбарных замках. В коридоре кухня, плита электрическая. Окно на улицу разбито и дыра заложена старой перьевой подушкой. Клок перьев вылез, пёрышки летают по комнатам. День, а свет горит. Провод лампочки свисает с лепного круга на потолке, круг запылённый, но красивый, старинный. В кухне-коридоре всё забито пыльным хламом. Поперёк пути, сверкая полировкой, стоит фортепиано, мешает ходить, все об него ударяются. На фортепиано — фаянсовая кошка-копилка. Везде коробки с вещами, книгами. Между клейкими ленточками для мух бельё висит, сушится. Мухи ещё в прошлом году к ленточкам прилипли и подохли. Ветер колышет ленточки. За входной дверью стоит поролоновый жёсткий матрас. На полу, на подоконниках штук сто баночек с луковицами, выпустившими зелёные стручки. У плиты сидит Ваня Соловьёв, или СОЛОВЕЙ, как он себя называет, и АЛЕКСЕЙ. Курят. Рядом с Алексеем две палки, чтоб передвигаться.
СОЛОВЕЙ. (Он в валенках на босу ногу, в руках у него гармошка, он пиликает на ней.) Мы — бедные. А жрать и пить охота. Раиска приносит чего. Прибилась к нам с месяц назад, что ли, Райка — дворником устроилась в наш дом! Хитрованша! Подметать не подметает, а деловая, днём торгует, вечером лезет ко мне, а я Лаурку люблю! Она лук посадила, ест, и мы крадём. Сама облученная и мы с ней! Птички божии!
АЛЕКСЕЙ. Кто?
СОЛОВЕЙ. Птички Божии! Божии птички! Порхаем, летаем! “Мы взлетим в стратосферу и скажем: “Ну, что же, дорога ясна! За детство счастливое наше — спасибо, родная страна!” (Хохочет.)
АЛЕКСЕЙ. Что?
СОЛОВЕЙ. Сон разума рождает чудовищный аппетит и чудовищное пьянство, как я образно, однако, скажу другой раз! (Хохочет.)
Лаура стоит в центре коридора, пьёт сок из трёхлитровой банки, проливает его на свой белый балахон-платье, сок бежит по телу, по ногам. У Лауры стрижка короткая, будто у мальчика -подростка.
АЛЕКСЕЙ. Что она пьёт?
СОЛОВЕЙ. Сок. (Поёт) В кофте розова-ай — сок берёзова-ай!
АЛЕКСЕЙ. Это вода, какой сок?
СОЛОВЕЙ. Во дворе береза, с неё сок. Дырку просверлю — каплет и каплет. За час — три литра. Умножить на сорок — будет рубль сорок! Пьем по весне. Засохла уж наполовину, но соку даёт. Витаминов даёт! В магазине сок — вода с сахаром, а тут настоящий русский народный сок! (Смеётся.) Вороны загадили во дворе, даже в банку с соком какнет. Всё нам даёт обыкновенная наша русская народная берёзка, как я образно скажу другой раз: сок, веники, красоту, и сучок есть там — не хочешь идти на мост, повесься на русском народном сучке, удобно, невысоко, подпрыгнуть можно, я даже верёвку приспособил, кому надо — искать не надо!
АЛЕКСЕЙ. Старик, что вы всё время смеётесь?
СОЛОВЕЙ. А дак весело мне! (Играет на гармошке, хохочет.) Когда я утром надеваю гетры, что я хочу — ты хочешь знать?
АЛЕКСЕЙ. Что?
СОЛОВЕЙ. Хочу бежать я километры, чтоб на завод опоздать! (Смеётся.)
АЛЕКСЕЙ. Что? (Молчит.) Она совсем облилась, как голая стала. Что на ней за платье?
СОЛОВЕЙ. Простынь старая. Сшили такую платью ей. Бедны-а-ая! (Пиликает на гармошке.)
АЛЕКСЕЙ. (Поправляет.) Такое платье.
СОЛОВЕЙ. Чего? Я говорю: мы бедны-я, несчастны-я. Мы за квартиру пять лет не плотим.
АЛЕКСЕЙ. Платим.
СОЛОВЕЙ. А? Я говорю: телефон был — отключили, газ был — отключили, радио — отключили. Теперь ждём свет отключут и конец свету включут, тогда нам могила, как я образно другой раз скажу. (Смеётся, играет на гармошке весёлое.)
МОЛЧАНИЕ.
АЛЕКСЕЙ. Надо заплатить.
СОЛОВЕЙ. Ну вот, ты и заплотишь.
АЛЕКСЕЙ. Да, мне привезут сейчас деньги и мы за всё заплатим. Я не сошёл с ума, вы что думаете — сошёл? Я за всех заплачу. Скажите ей, старик, чтобы она что-то надела на себя, а то она как голая, облилась вся.
Лаура смеётся, вылила остатки сока на голову.
СОЛОВЕЙ. Лаурка! А ну, танцуй, танцуй, сучка такая! (Играет, Лаура хохочет, танцует. Соловей кричит Алексею:) А тебя что, голые женщины возбуждают? А мне дак ничего. (Смеётся.) Или тебе голые до фени?
АЛЕКСЕЙ. Мне всё равно, хоть вы нагишом, хоть нет, я тут временно, это ваши дела, старик.
СОЛОВЕЙ. Да какие дела? Как сажа бела! В Кремле дела, а у нас в домишке только делишки! (Смеётся.)
Лаура пошла из коридора по лестнице вниз. Матрас из-за двери упал, загородил дорогу.
АЛЕКСЕЙ. Да, я временно, завтра, нет, послезавтра перееду. Я боюсь. Я много чего боюсь. Я просто дико, страшно, ужасно… (Замолчал, смотрит на Соловья.)
СОЛОВЕЙ. Что?
АЛЕКСЕЙ. Боюсь СПИДа. Боюсь заразы. Кругом зараза. (Курит быстро и нервно, стучит пальцем по сигарете, пепла на ней нет, а он стряхивает и стряхивает его.) Я не открываю двери руками, натягиваю на руки рукава рубашки или пальто, и тогда открываю, а так — нет.
СОЛОВЕЙ. И что?
АЛЕКСЕЙ. И тапочки чужие в гостях не надеваю. Грибок везде. В бани не хожу. Там всё несвежее. Ненавижу. Если что несвежее — сразу чувствую. Боюсь. Руки не подаю, когда здороваюсь. Боюсь заразиться.
СОЛОВЕЙ. И что?
АЛЕКСЕЙ. (Очень быстро.) Ещё ненавижу стихи. Стихи — это сопли, а сопли — грипп, зараза. Человек руками вытирает сопли, а потом этими руками здоровается, понимаете? Просто уши режет, режет уши, если кто стихами. А еще люди плюют на пол. Это испаряется и садится у нас на носоглотке.
СОЛОВЕЙ. А ты уже пятую мою сигаретку куришь.
АЛЕКСЕЙ. Я куплю вам, старик. Потом.
СОЛОВЕЙ. Как же ты жить тут будешь? Мы — засранцы. Я лично у мамы — вместо швабры. А ты так твёрдо, резко сказал, я аж вздрагиваю! Такой ты непоко-бе-ли-мый, как я образно скажу другой раз! (Поёт.) “Однажды я пошла купаться-а-а! За мной следил банди-и-ит! Я стала раздеваться! А он и говорит: “Какие у вас ляжки, какие буфера! Позвольте вам…” (Кашляет, хохочет.)
АЛЕКСЕЙ. Перестаньте! Я не люблю такие слова. К чему вы это?
СОЛОВЕЙ. А стихи потому что! Закричал ты, ага, правда! Проверить думал, как тебе уши режет, отрезает, обрывает, отрезывает-ит-ит!
АЛЕКСЕЙ. Еще я люблю хорошо сложенных людей. Я инвалид, нет, я временно нетрудоспособный, мне нужны деньги на лечение, вылечусь и стану здоровяк. Пожалуйста, не играйте, он такой резкий, этот звук этого инструмента вашего, как он там называется?!
СОЛОВЕЙ. Инструмент называется — русская народная гармонь-штейнка!
Смеётся, отставил гармошку, курит, смотрит на Алексея. С цветами в руках пришла с улицы Лаура, поставила матрас на место. Вороны кричат за окном. Лаура раскидывает цветы по коридору, смеётся.
АЛЕКСЕЙ. Слушайте, что она ходит? Почему поёт? Разве время для песен?
СОЛОВЕЙ. Сожительница. Лаурка! Лариска на деле. Зову покрасивше. Придуривается. Я придуриваюсь, и она придуривается, чтоб не работать. А с придурью легче. В постели-то она всё соображает. А я и не заставляю работать. Я лентяюга сам. Волобуйничать люблю! Пьянчужка сам, на гармошке игрок сам я, мне бы не работать, а лежать, в потолок смотреть, где-нибудь чего-нибудь спереть бы, да и жить. А работать не люблю. Пять лет на вагонах проводником пробыл, а потом — да иди вы. Пожрать себе и ей найду, огород вон, картошку посадили, весна, ура, до травки дотянули, а ну танцуй, Лаурка! (Играет на гармошке.)
Лаура кидает цветы на Соловья. Тот ухватил её, усадил себе на колени, Лаура отбивается.
Странички: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Опубликовано 11 Июль 2010 в рубрике Обновления